На заработках в Штатах. Случай с двадцатью долларами. Часть 5, финальная:

Это был шок, и для меня и для Моти. Кто же из солидных заказчиков будет сажать к себе в машину грязного, потного грузчика?! Такого еще не было, ни в практике Моти, ни в моей. Не успел я предположить, что дело тут, верно, в тайне фотографии, как спецназовец быстро взял себя в руки. Для него это была нештатная ситуация, которую надо было упростить до штатной:
- Он мой работник, поэтому он поедет со мной! – решительно отрапортовал он.
Она опустила взгляд, помолчала секунду и, вскинув белокурые локоны, сказала все так же тихо, невыразительно:
- Ладно, пусть будет так. – И пошла к своей машине.
Я остро почувствовал себя стоящим на развилке событий моей жизни. Самому идти вслед за ней в ее машину было глупо. Да и мелко. Я стоял прибитый, обалдевший, и смотрел ей вслед так, как смотрят, наверно, вслед последнему вагону уходящего поезда, на подножку которого так и не удалось заскочить. В то же мгновение тоскливо и ясно я понимал, - другого поезда не будет.
На обратной дороге мы ехали молча. Я не дремал, все думал, что было бы, если бы Моти согласился с ее просьбой. Мысли были от самых романтических, поворачивающих судьбу, до таких, что у богатых свои причуды.
Моти тоже притих. Он внимательно следил за белой тойотой, одиноко мелькавшей впереди нас в потоке машин. Мы подъехали к двухэтажному дому дочери, добротному, красивому американскому дому, который после виллы выглядел неказисто. Я выгрузил часть вещей на крыльцо. Остальное мы должны были отвезти уже без нее, по ее нью-йоркскому адресу, куда-то в центр Манхэттена. Она оставалась у дочери, поэтому сразу, возле дома, стала рассчитываться с Моти за заказ.
Пока Моти, пересчитав деньги, солидно говорил о чем-то с ее зятем, она пошла к бусику, где сидел я. Это было обычным, так заказчики иногда вручают чаевые работягам. Чаще это однодолларовая купюра, реже двухдолларовая. Пятидолларовую дают только щедрые заказчики, да и то, в случае непредвиденных дополнительных работ.
Я вышел из бусика навстречу. Закатное солнце загадочно мерцало в кронах деревьев. Невесомыми шагами она приблизилась ко мне в мареве уходящего дня. Я почувствовал, что мы уже в разных пространствах, и этого не изменить. Она вложила мне в ладонь сложенную купюру и, выдохнув «спасибо», быстро повернулась и пошла обратно. Я машинально сунул купюру в карман, провожая взглядом удаляющуюся на закате фигуру. Я ещё не свыкся, за время обратной дороги, с мыслью об утрате того, чего не было, что могло случиться, но не случилось. И смотрел вслед ей отрешенно.
К ее квартире мы подъезжали уже затемно, по фантастически переливающемуся разноцветными огнями Бродвею. В хорошем настроении от своих чаевых, Моти спросил, сколько же перепало мне? Я вынул из кармана купюру, развернул. Оказалось, что купюра не одна, а две. Две десятидолларовых!
Это был новый удар. Если бы я получил двадцать долларов одной купюрой, было бы объяснимо, что у нее не было мельче. А тут намеренно, две десятки! В мире денег это что-то да значит. Но что? Может быть, здесь скрывалась загадка жизни мужчин и женщин, предназначенных друг для друга, но живущих в разных странах, говорящих на разных языках? Ищущих друг друга, но так и не находящих?
Моти захохотал, уверив меня, что я ей определенно понравился.
Наш бусик медленно плыл в потоке машин по яркому ночному Бродвею. Я был очарован, и огнями Бродвея, и ее незабываемым обликом, и всем тем, что она хотела сказать, и не сказала мне, двадцатью долларами чаевых.