На заработках в Штатах. Случай с двадцатью долларами:

Ты говоришь, что в Штатах все измеряется деньгами, что они там помешаны на своих баксах. Возможно и так, спорить не буду. Только, по-моему, человек не так однозначен и прост, чтобы его рассматривать через такую незатейливую материю как деньги. Однажды я убедился в этом на собственном опыте.
Слушай. Я расскажу тебе одну историю, которая случилась там со мной. Тогда я был гораздо, гораздо моложе, но до сих пор помню все до мельчайших деталей.
Я подался туда на заработки потому, что на прежнем месте меня уже ничто не держало, все отношения были исчерпаны, неясная тоска гнала меня прочь от не сложившейся личной жизни, в неизвестную даль, кочевать, как пел маэстро, никого не любя.
Да и просто хотелось посмотреть страну, но не туристом.
И я увидел эту страну, с изнанки выживания в нелегальных русских бригадах, среди таких же работяг как я. Стройка, ремонт, погруз-разгруз. И все это – на влет выученных американских матах. Почасовая оплата, за которую из тебя вытрясут всю душу. Когда в пятницу вечером тебе отстегивают заработанное за неделю, у тебя даже нет сил порадоваться, распихивая мятые баксы в грязные карманы.
Моим преимуществом среди остальных было то, что я мог кое-как изъясняться на английском. Когда наша бригада закончила очередной объект, появилось несколько свободных дней, и я решил попробовать сняться на известном нью-йоркском пятаке, возле одного из центральных кладбищ Бруклина. Пятак это такое место в городе, где собираются гастарбайтеры всех стран, в ожидании подъезжающих работодателей.
На пятаке все кучковались со своими разноплеменными группами. Латиносы, негры, - прости, афроамериканцы, белые, из которых в основном русские, украинцы и немного поляки. Я встал поодаль от группы молодых русских ребят. Перемешиваться с молодежью было ни к чему. Молодые всех цветов кожи шустро подбегали к машине очередного работодателя, пробиваться сквозь их толкучку и гомон мне было нереально. Да и несолидно. Я стоял на месте, сохраняя достоинство сорокапятилетнего мужика, матерого, поджарого, крепкого. Такой, знаешь, чернявый ухарь, с виду хрен пойми кто. Кровей во мне намешано много, и русских и азиатских.
Латиносы подходили ко мне на улице, как к своему, и спрашивали на испанском, как проехать и который час. Удивлялись своей ошибке. Я замечал, что их женщины моего возраста постреливают на меня глазками. Для них я выучил любезную фразу: «Но хабла эспаньол, синьорина!» То есть, не говорю по-испански. Продолжать общение с ними не располагал мой десятичасовой рабочий день с одним выходным в неделю, да и незнание испанского. Признаюсь, редкими выходными я любил бродить в латиноамериканском районе, в Квинсе. Там меня обжигало летнее солнце и горячие взгляды полураздетых латиноамериканок с точеными фигурами. Однажды, вконец одурманенный их экзотическими запахами манго, бананов и чего-то еще, я не выдержал и отметился в борделе неподалеку, прочитав объявление в местной газете: «Тропикана секси гелз»...

Продолжение следует.